О СМЕХЕ И ТАНЦЕ

19 апреля 1987 года

Возлюбленный Ошо,

О СМЕХЕ И ТАНЦЕ

Какой из грехов, совершенных здесь, на земле, до сих пор остается самым тяжким? Не слова ли того, кто сказал: "Горе смеющимся!"

Неужели он не нашел на земле причин для смеха? Значит, он плохо искал. Их находит даже ребенок.

Мало любви было в нем, иначе он возлюбил бы и смеющихся! Но он ненавидел и поносил нас, предвещая нам плач и скрежет зубовный.

Следует ли тотчас проклинать, если не любишь? Для меня это — дурной вкус. Но именно так поступал он, этот нетерпимый. Он вышел из черни.

Мало в нем было любви — иначе бы он не гневался, что не любят его самого. Всякая великая любовь желает не любви, она жаждет большего.

Сторонитесь таких нетерпимых! Это порода больных и несчастных, это чернь; кисло взирают они на жизнь, дурным глазом смотрят на землю.

Сторонитесь таких нетерпимых! У них тяжелые ноги и подавленные сердца: не умеют они плясать. Как же быть земле легкой для них!..

Этот венец смеющегося, венец из роз, сам возложил я на себя, и сам освятил смех свой. Больше никого не нашел я достаточно сильным для этого.

Заратустра — танцор, Заратустра — легок, он взмахивает крыльями и готов к полету, он зовет, за собой всех птиц, проворный и блаженно легкий.

Заратустра - пророк, Заратустра - смеющийся пророк, терпеливый, терпимый, влюбленный в прыжки и авантюры, сам я возложил на себя этот венец!..

О, высшие люди, вот ваше худшее: вы не учились танцевать так, как должно, — так, чтобы в танце выйти за пределы свои! Что с того, если вы — не удались!

Сколь многое еще возможно! Так научитесь же в смехе выходить за пределы, свои! Вы, лихие танцоры, выше и выше вздымайте сердца ваши! И не забывайте, как следует посмеяться!

Этот венок смеющегося, этот венок из роз: вам я бросаю его, братья мои. Смех объявил я священным: о, высшие люди, учитесь смеяться!..

Это мое утро, мой день загорается: вставай, поднимайся, Великий Полдень!

...Так говорил Заратустра, покидая пещеру свою, сияющий и сильный, словно утреннее солнце, восходящее из-за темных гор.

Заратустра абсолютно прав, когда говорит: Какой из грехов, совершенных здесь, на земле, до сих пор остается самым тяжким? Не слова ли того, кто сказал: "Горе смеющимся!" Но так говорят все ваши так называемые святые, так говорят все ваши религии, все так называемые великие люди. И они говорят это не просто так.

Пожалуй, самая большая жестокость, сотворенная с человеком — то, что его сделали печальным и серьезным. Это было необходимо, потому что, если не сделать его серьезным и печальным, невозможно сделать его рабом — рабом во всех отношениях: духовно — рабом некоего вымышленного Бога, вымышленного рая и ада; психологически он тоже раб, потому что печаль и серьезность неестественны, их насаждают в ум, и ум разбивается на фрагменты, он рассыпается; физически он тоже раб, поскольку человек, не способный смеяться, не может быть по-настоящему здоровым и целостным.

Смех не одномерен; в нем есть все три измерения человеческого существа. Когда вы смеетесь, в этом участвует ваше тело, ум и сущность. В смехе исчезают различия, исчезают разделения, исчезает шизофреническая личность. Но это противно всем, кто желает эксплуатировать — королям, священникам, хитрым политикам. Все их усилия были направлены на то, чтобы сделать человека слабым, больным: сделайте человека несчастным, и он никогда не взбунтуется.

Отнять у человека смех — значит, отнять саму жизнь. Отнять у человека смех — значит духовно кастрировать его.

Вы замечали разницу между быками и волами? Они родились одинаковыми, но волов кастрировали. И пока вы не кастрируете их, вы не сможете заставить их с рабской покорностью носить тяжести, возить ваши телеги. Вам не удастся запрячь в телегу быка — бык очень силен, над ним не покомандуешь; он своеобразен, индивидуален. А вол — всего лишь далекий отголосок своей истинной сущности, всего лишь тень. Вы разрушили его.

Человека точно так же разрушили, чтобы создать рабов. Смех всегда осуждали — как детство, как ненормальность; вам разрешали, самое большее, улыбаться. Разница между улыбкой и смехом такая же, как между волом и быком. Смех тотален. Улыбка — всего лишь упражнение для губ; улыбка — просто маска вежливости. Смех не знает вежливости, этикета — он дик и прекрасен в своей дикости.

Но коммерсанты разного рода — бизнесмены от религии, от политики — все они согласны в одном: человека нужно сделать слабым, несчастным, нужно заставить его бояться, принудить его жить в какой-то паранойе. Лишь тогда он поклонится деревянным или каменным статуям. Лишь тогда он с готовностью будет служить любому, кто сильнее.

Смех возвращает вам энергию. Оживает каждая фибра вашего существа, каждая клеточка вашего существа начинает танцевать. Заратустра прав, когда говорит: самый тяжкий грех, совершенный на земле против человека — то, что ему запретили смеяться. Его последствия глубоки: если вам запрещено смеяться, то вам запретили радоваться, запретили петь праздничные песни, запретили танцевать от счастья.

Запретить смех — значит, уничтожить все прекрасное в жизни, все, что позволяет любить жизнь и достойно любви, все, что придает жизни смысл. Это наихудшая стратегия против человека.

Серьезность — это грех. И помните, серьезность не подразумевает искренности: искренность — абсолютно иное явление. Серьезный человек не может смеяться, не может танцевать, не может играть. Он всегда контролирует себя; его воспитали таким образом, что он стал собственным тюремщиком. Искренний человек может искренне смеяться, искренне танцевать, искренне веселиться. Искренность не имеет ничего общего с серьезностью.

Серьезность — просто душевная болезнь, и только душевнобольного можно обратить в раба. А всем коммерсантам нужно не бунтующее человечество, а послушное, очень старательное, почти нищее, чтобы сделать из него рабов.